За окном утро новой жизни…

Я лежала на спине и плакала. Слезы стекали прямо в уши. Вот уже третий день я ревела, не переставая. Не ходила на занятия в университет, не ела, только иногда пила воду, чтобы пополнить запас слез. Если не плакать, тоска задушит. Леша ушел, и моя жизнь кончилась.

Мы прожили вместе два счастливых года, полных взаимной нежности и заботы. Потом начались мелкие стычки. Леха придирался ко всему — почему чашка не вымыта, кофе пролит на блюдечко, рубашка не глажена? Затем он «нечаянно» прочитал письмо от отца в моей почте. Мой папаша в письме назвал моего любимого альфонсом.

«Это последняя капля!» — в ярости сказал Леша.

Он собрал вещи и ушел. Когда за ним захлопнулась дверь, я принялась рыдать. Плакала, не переставая, три дня. Вот бы лечь в теплую ванну и вскрыть вены или наглотаться таблеток! Останавливала мысль, что найдут меня не сразу, и я буду выглядеть не очень… приятно. А мне хотелось лежать в гробу прекрасной, как Офелия. Чтобы Леша в отчаянии упал на мое бездыханное тело, покаянно бился головой о гроб и кричал: «Любимая, прости!»

Мечты о смерти прервал телефонный звонок. Брать трубку я не собиралась, но телефон трезвонил, не переставая. Вдруг это родители звонят из своей Африки, где третий год находятся в командировке?

— Да, — наигранно бодро ответила я. — Лялька, я сейчас к тебе приеду, — раздался голос моей подруги Дашки.
— Не на-адо, — тут же зарыдала я.

Вскоре запиликал домофон. Открывать не хотелось. Но монотонное пиликанье просверливало дырку в моей и без того больной голове.

— Кретин, идиот, подонок! — выкрикнула Дарья, врываясь в квартиру.

Я ушла в свою комнату, оставив подругу в прихожей. Легла и отвернулась к стене. Дашка воздвиглась надо мной:

— Говорю же: он сволочь. Не реви, Лялька! Смотри, я тебе тортик принесла…
— Отстань, — сказала я гнусавым от слез голосом.
— Из-за кого ты сутками воешь? — продолжала подруга моего далекого, прекрасного детства. — Этот тип жил в твоей квартире, пользовался твоей машиной, как сыр в масле катался. А теперь ему, видите ли, тесно стало. И он пристроился к этой…
— Замолчи! — я заткнула уши. — Да, он ушел к старой бабе тридцати лет. А-а, мамочки, я не могу, Дашка!..
— Просто он профессиональный альфонс!
— Ты что, с моими предками общалась? — с подозрением спросила я.
— Это твои предки общались с моими. Какая разница? Твоя задача — выбросить его из головы. Молодая, красивая, вся жизнь впереди…
— Дашь, отвянь… Иди, ешь свой торт и не говори банальностей.

Дашка не «отвяла». Она старалась изо всех сил: как староста группы, прикрывала мои прогулы в универе, копировала для меня лекции и всячески пыталась растормошить. «Вернуть к нормальной жизнедеятельности», — так она выражалась.
«Ты что там замышляешь? — то и дело подозрительно спрашивала Дашка. — Хочешь голову в духовку сунуть или из окошка сигануть? Точно — хочешь!»

Дарья переехала ко мне и бдительно следила за моими действиями, даже когда я вставала ночью, чтобы сходить в туалет. Из универа звонила каждый час. Приходя домой, готовила блюда с ароматными приправами, которые должны были возбудить аппетит. Я отхлебывала пару ложек харчо, с трудом проглатывала кусок мяса по-французски, жадно пила минералку и, поблагодарив, уходила в свою комнату. Лежала и изводила себя воспоминаниями о нашей с Лешей совместной жизни.

Дашке удалось вытащить меня в бассейн.
«Тебе нужно поплавать. Вода — это жизнь», — уверяла она.
Бассейн не помог, как и выход в театр. Дашка достала билет на постановку чеховской «Чайки». Когда Нина Заречная произносила свой финальный монолог — «Надо терпеть и нести свой крест» — я зарыдала, напугав подругу и соседей по залу.
«Ну его к шутам, этот театр! — заключила Дашка, когда мы ехали домой. — Сплошное расстройство…»

Впереди маячила зимняя сессия, и по вечерам подруга, примостившись около меня, как Белинский у постели больного Некрасова, читала мне конспекты и учебники. Я делала вид, что слушаю, а сама убивалась по Леше.

Подошел день рождения моей подруги. Она решила отметить его в ресторане.

— Никого не хочу видеть, — уперлась я.
— Не увидишь, — пообещала Дашка. — Отпразднуем вдвоем, тихо-мирно. Ресторанчик не из популярных. Там мало кто бывает.

Испортить день рождения подруги было бы полным свинством. Скрепя сердце, я согласилась. Дашка надела новый костюм, сапоги на шпильках, тщательно накрасилась и уложила волосы.

— Это что еще за пугало огородное? — удивилась она, когда я вышла из своей комнаты в домашнем платье, без признаков макияжа и прически. — Ты так собираешься идти в ресторан?!
— Там же не бывает никого.
— Ладно, — вздохнула Дарья. — Тебе этот балахон родители из Мехико привезли? Сойдет за этно-стиль. Дай хоть волосы твои расчешу, горе мое!

Ресторанчик и впрямь оказался полупустым. Метрдотель провел нас к столику в дальнем уголке.

Мы подняли бокалы с шампанским.

— С днем рождения, дорогая, — сказала я уныло.

Обычно от шампанского мне становилось весело. На этот раз вино подействовало не сильнее обычной воды.

— Здесь мило, — похвалила я.
— Ты на еду налегай, — ответила Дашка. — Ой, Ляль, только не оглядывайся… На меня симпатичный парень глаз положил. Слушай, он рыженький, точно в моем вкусе. Ну, все, праздник удался! Он с другом. Так, друг — тебе, а мне рыженький.
— Идет сюда, — прошептала она. — Только не спугни его своим похоронным видом.

Рыжеватый высокий парень склонился над Дашкой:
— Девушка, можно пригласить вас на танец?

Подруга небрежно бросила:
— Ну, что ж…

Она вышли на танцпол и закачались в такт музыке. Я ковыряла салат и от нечего делать смотрела на них. Рыжий кавалер что-то говорил, Дашка смеялась. Хоть кому-то в этой жизни хорошо…

— Извините, вы танцуете? — раздался надо мной мужской голос.
— Нет, пою, — автоматически ответила я. —Да, вопрос идиотский, — тут же согласился он.

Паренек был черняв, скуласт, темноглаз и невысок ростом. Он и в подметки не годился красавцу Леше.

— Просто ваша подруга танцует с моим приятелем, — пояснил чернявый. — А вы одна. Это неправильно.
— Вы точно знаете, что правильно, а что нет? — сходу завелась я.

Дашка приблизилась вместе со своим кавалером.
— Ляль, познакомься, это — Виктор, — сказала она. — А это его друг…
— Тимур, — подсказал чернявый.
— Мы еще с Виктором потанцуем, а вы, Тимур, посидите пока с Лялей, — предложила Дашка, послав мне выразительный взгляд.
Тимур присел за столик и сказал:

— Впервые вижу такую естественную красоту.
— Вы художник? — светски спросила я.
— Не совсем… Я — реставратор.

Я буквально зашлась от хохота. Впервые за месяц я смеялась — над игрой судьбы, пославшей мне не кого-нибудь, а реставратора обветшалых произведений. Таких, как я.

— Почему вас это насмешило? — удивился он.
— Долго объяснять.
— У вас неприятности? Извините, что я так сразу… — неловко сказал он.
— А что, заметно?
— Глаза очень грустные. Сидите вы здесь, потому что вас подруга вытащила. На самом деле, вы никого не хотите видеть. Мне уйти?

Я едва удержалась, чтобы не кивнуть в ответ.
— Да ладно, сидите. Все равно Даша с вашим другом танцует.
— А вы не хотите портить ей вечер… — догадался Тимур.
Какой проницательный. Но я еще не знала, насколько он проницателен.

— Дурак он, что вас бросил, — вдруг сказал реставратор.
— Не ваше дело… Откуда вы знаете?
— Да так, брякнул, по причине толстокожести.
Мои глаза привычно налились слезами. Тимур подал мне салфетку.

— У меня тоже такое было, — сказал он тихо. — Любимая бросила. Мы пожениться хотели, а ей другой показался… более подходящим.
— Ну а вы? — сходу заинтересовавшись, спросила я.
— Сначала ревел, как белуга.
— Разве мужчины плачут?
— В некоторых ситуациях бывает… Потом неделю пил. Работу забросил. Друзья поддержали — оформили мне отпуск.
— Вы продолжали пить? — разговор становился все более захватывающим.
— Heт. Проспался, потом сел на велосипед — дело было летом — и погнал, куда глаза глядят. Несколько дней ехал, ночевал в стогах, ел в придорожных столовках. Как-то утром проснулся в стогу — кругом туман стелется, надо мной небо, солнце вот-вот взойдет. Красиво… Вдруг я понял, что вылечился.
— Как это? Что вы почувствовали? — Что мне нет до нее дела. Жизнь продолжается. На ближайшей станции сел в поезд и поехал назад, домой… Вы тоже однажды проснетесь и поймете, что все прошло.
— Скорей бы… — вздохнула я. — Вам велосипед помог?
— Ну да… Движение, физическая нагрузка, смена впечатлений, свежий воздух. Вы не поверите, Ляля, как помогают вещи, которые мы привыкли считать банальными.
— Ага, я молодая, вся жизнь впереди. Так Дашка говорит. А я злюсь на нее.
— Не злитесь, пожалуйста, — он улыбнулся. — Ведь это правда. Какой смысл злиться на правду?

Дашка все танцевала со своим кавалером. Голову ему на плечо положила. Может, у них что-нибудь получится…

— Если долго мучиться, что-нибудь получится, — сказала я, не глядя на Тимура.

Дашка поехала домой со своим рыжим. Меня проводил Тимур. Остановились у моего подъезда.

— Спасибо, — сказала я.
— Не за что, — ответил он и пошел, помахав на прощание.

Впервые я спала, как человек, не просыпаясь, без слез и кошмаров. Проснулась рано утром. За окном — темно, в форточку сочился вкусный морозный воздух. Я приняла душ, выпила кофе. Надела тренировочный костюм, куртку и кроссовки.

Улицы были почти пустыми. Я пошла быстрым шагом, куда глаза глядят. Шла долго, пока не почувствовала, что ноги болят от усталости. Было совсем светло. Кругом — незнакомый район. Глянула на часы. Ого, оказывается, я проходила часа три. Запрыгнула в теплый полупустой трамвай. Было приятно ехать, отдыхая от ходьбы и ни о чем не думая.

Дома разрывался телефон.
— Лялька, ты что? Ты как? — взволнованно спросила Даша.
— Нормально. Движение — это жизнь.
— Не поняла… — протянула в ответ подруга.
— Да гуляла я, воздухом дышала.
— Прогресс, — отметила Дашка. — Ляль, тут Витя интересуется…
— она хихикнула. — Он спрашивает, можно дать твой телефон Тимуру? Если нет, то буду молчать, как партизан.
— Да ладно, партизан, дай мой номер этому реставратору… погибающих женщин.
— Так он может тебе позвонить, я не поняла? — с наигранным простодушием спросила подруга.
— Пусть звонит. Я буду ждать.

За окном всходило утро новой жизни. Девушка я молодая. Все у меня впереди.

Ольга, 20 лет