Мечта с глазами сине-лилового оттенка…

Я уверен, что эту девушку я любил всегда. При первой нашей встрече в груди сердце дрогнуло, как будто после долгой разлуки увидел родного человека. Я не просто любовался ее светлыми волосами, нежными, как у ребенка губами, глазами редкого, сине-лилового, оттенка — я узнавал в них свою мечту. Но если внешне Марина словно вышла из моих грез, то характер у нее оказался совсем не тот, о котором я мечтал.

Поразительно, насколько обладательница этой поистине ангельской красоты могла быть капризной, взбалмошной и ветреной! Она обожала тусовки, кокетство, интриги. А какие вечеринки могут быть в небольшом провинциальном городке? Разве что дискотеки, где не слишком трезвые подростки приобщались к взрослой жизни, куда парни постарше съезжались с целью снять девочку, а девочки извивались в лучах неонового света с целью подцепить кавалера на более крутой машине…

Раньше я не ходил на дискотеки, но Марина жить не могла без танцев. Приходилось идти с ней, наблюдая за тем, как она перемещается от одной группки девчонок к другой, с кем-то шумно здоровается, с кем-то тихонько сплетничает: у нее это называлось «ходить в народ». Ну и, конечно же, я следил еще и за тем, чтобы ее никто не обидел. Даже когда кто-то из толпы нечаянно задевал Марину локтем, я скрежетал зубами и от души желал неуклюжему недотепе остаток жизни провести с отсохшими руками.

А однажды я не смог прийти к началу дискотеки и появился ближе к закрытию клуба. Марину нашел не сразу, ее подруги сказали, что она где-то здесь, начиная нервничать, обошел танцпол еще раз и направился в бар. Там я и нашел ее — слегка подшофе, невероятно красивая, он открыто кокетничала с тремя парнями. Я, стараясь подавить растущее бешенство, подошел и взял ее за руку:

— Маришка, пойдем…
Один из парней нагло сощурился:
— С какой это стати она с тобой пойдет? Мы не договорили.
И он схватил своей ручищей Марину за локоть.
-Ай, — взвизгнула она, — больно!

Этот вскрик словно сорвал чеку в моем мозгу. На автопилоте я ударил этого хлыща, боковым зрением заметив, как из-за стойки выскочили его дружки. Удар, еще, а это мне… Черт возьми, как больно! Как же пойдет домой Маринка? Я, кажется, не смогу ее проводить. Это была последняя мысль перед тем, как я упал и потерял сознание.

Очнулся в больнице, заплаканная мама смотрела на меня, примостившись на старом больничном стуле. Пролежал две недели, пошел на поправку. Огорчало одно: Маринка не слишком баловала визитами, а мне так хотелось услышать слова поддержки. Мама поджимала губы: «Да, твоя красавица, видно, очень занята, что и проведать лишний раз не забежит».
Я хмуро отмалчивался и хотел только одного — поскорее выйти из больницы, заглянуть в фиалковые глаза, убедиться, что у нас все по-прежнему.

…Она очень обрадовалась мне, крепко обняла, жарко прошептала: «Как здорово, что тебя выписали! А у меня родители на даче… Пойдем?»

За эти минуты, проведенные наедине, я готов был не то что полежать в больнице, а спуститься прямиком в ад.

 

Она казалась ангелом на первый взгляд

 

Но не все было гладко: я пытался переделать Марину, хотелось видеть ее более домашней, спокойной. Только авантюрную натуру не так просто было перепрограммировать. Она обожала шокировать, идти на риск, испытывать на прочность судьбу и саму себя. Однажды в магазине попыталась пронести мимо кассы помаду, мне потом пришлось объясняться с охранником, спасибо еще, дело обошлось без милиции. Когда шли домой, я допытывался:

— Зачем ты это сделала? Сказала бы, что нравится, я купил бы тебе эту злосчастную помаду!
Но она скривилась:
— Сама не знаю зачем… Хотела проверить, смогу или нет..
Я только руками развел в ответ на это признание.

Время моей учебы в институте заканчивалось, скоро предстояло идти в армию, и я постоянно просил: «Маринка, ты только дождись, обещаешь? Вернусь, поженимся, буду работать на двух работах, квартиру в ипотеку купим…»
Но Маринка ничего не обещала, лишь улыбалась и меняла тему.
Она не дождалась. Сначала писала, потом весточки от нее стали приходить все реже, а потом и вовсе пропали. Она сменила номер мобильного, и я не мог с ней связаться. Сначала не говорил маме ни о чем, но потом не выдержал, спросил по телефону:

— Мам, ты давно видела Маринку? Как она?
Мама замялась, и я внезапно охрипшим голосом сказал:
— Ну, говори, чего уж там.
Мама тихо ответила:
— Виталь, да она, говорят, с каким- то местным бизнесменом спуталась, вроде как беременная…
И вдруг всхлипнула:
— Сынок, а я все ждала, когда ты спросишь… Не знала, говорить или нет. Ты только не наделай глупостей, не стоит она того.
Мама, видимо, всерьез опасалась, насмотревшись идиотских телепередач, что я сорвусь в самоволку и прилечу разбираться с неверной девушкой и счастливым соперником.

Но конечно, я не стал этого делать. Обидно, что все решили деньги, но если Маринка выбрала его, пусть будет счастлива. Решил, что, как бы ни было трудно, постараюсь ее забыть. Оставшееся время до дембеля был сам не свой. Когда вернулся, мама, не скрывая торжества, сказала:
— Маринка-то родила недели две назад, а тот парень на ней так и не женился. Соседка их говорила — они давно разругались, да только аборт делать было поздновато, так и осталась одна с ребенком.

Возможно, мама чувствовала даже какое-то злорадство, ведь у девушки, плохо поступившей с ее сыном, не все гладко. Но я услышал одно: Маринке плохо и ей нужно помочь.
Через час уже был у ее дома, но мать сказала, что Марины нет. Я ждал во дворе, и через полчаса она появилась с детской коляской — и выглядела еще лучше прежнего. Она не ожидала меня увидеть, беспомощно оглянулась по сторонам, словно ожидая подмоги.

— Здравствуй, Марина.
— Привет.
Я не хотел упреков, выяснения отношений — передо мной стояла девушка, которую я любил, поэтому просто спросил:
— У тебя мальчик? Как его зовут?

И она, словно подыгрывая мне, начала рассказывать о ребенке. Как-то само-собой получилось, что мы отправились гулять, Марина катила перед собой коляску и всё говорила и говорила о малыше. Я слушал и не узнавал ее. Она, которая раньше дня не могла прожить без авантюр и шумных компаний, теперь без умолку трещала о малыше, заботливо поправляла одеяльце и была такая домашняя, родная, какой я и представить ее раньше не мог.

 

Долгожданное счастье

 

Я стал приходить к ним каждый вечер, и эти долгие прогулки все больше сближали нас. С удивлением и радостью почувствовал, что тепло, которое Марина отдавала сыну, стало распространяться и на меня. Она стала ласковой и заботливой, моя любимая! И я сказал однажды:

— Давай поженимся? Я усыновлю малыша, у нас все будет хорошо!
Она подняла на меня фиалковые глаза, которые в сумерках казались огромными, и сказала:
— Виталька, да ты что? Я думала, ты меня после всего и видеть не захочешь, а ты — замуж… Между прочим, моя мама все уши прожужжала, как я была неправа тогда. Ты ей в качестве жениха очень нравился.

Через месяц мы поженились. Я усыновил Димку, устроился на хорошую работу и наслаждался жизнью. Тот период был, наверное, самым счастливым и безоблачным. Марина старалась быть хорошей женой и матерью, Дима не доставлял особых хлопот, был довольно спокойным ребенком. Я неплохо зарабатывал, и, казалось, все у нас складывалось хорошо… Перемены начались, когда Марина перестала кормить грудью.

— Уфф, отмучилась, — говорила она. — Не человек, а молочная кухня. Это не ешь, это нельзя, надоело!
— Марин, это же не для чужого дяди, ради ребенка можно и потерпеть.
— Хватит, натерпелась, сколько можно.
— Но говорят, грудное вскармливание нужно продолжать до последней возможности, это очень хорошо для иммунитета, — пытался возражать я.
— Что за бредни! Меня мама с трех месяцев перевела на смеси, и ничего, не хуже других выросла! И Димке сейчас три, так что все нормально.

 

Она была лишь мечтой

 

Как-то незаметно начались ее отлучки из дома. Сначала она встречалась с подружками по вечерам в субботу, потом вечера начали плавно перетекать в полуночные возвращения. Она снова начала появляться на дискотеках, и я нередко ехал забирать ее из ночного клуба, оставив спящего ребенка дома одного. В такие минуты я был очень зол на нее.
Утром отчитывал: «Ты что творишь? А если малец проснется и начнет плакать, а дома никого? Он же испугается! А соседи милицию вызовут, и будут правы!»

Но она снова и снова уходила в ночь. Я пытался ее не пускать, но жена устраивала скандалы, кричала, не стесняясь соседей, пыталась царапаться и колотила меня кулачками, когда я пытался удержать ее. В конце концов, начинал плакать перепуганный Димка, и она ускользала.

Время шло, малыш подрастал, а наши отношения становились хуже и хуже. Иногда на Марину словно бы находило просветление, и она плакала:
— Я не могу, я не приспособлена для семейной жизни! Я слишком рано родила ребенка, понимаешь ты, что я не готова?
— Как это не готова? Он уже есть, и ему плевать, готова ты или нет — мы его должны воспитывать!

Но эти разговоры ни к чему не приводили: Марина, словно наверстывая время, которое провела в домашних застенках, при первой возможности летела навстречу гулянкам и — что уж там скрывать — пьянкам. Ее мать пыталась как-то воздействовать на дочь, но результат был нулевым. Они разругались, и Ольга Денисовна иногда приходила в нашу съемную квартирку посидеть с внуком, просила у меня прощения за непутевые выходки Марины, за ее гулянки.

— Я уж не знаю, почему так все сложилось. Она очень изменилась после нашего развода с мужем. Очень любила отца, а он «подженился», родил новую дочку — знаешь, как бывает… Маринка очень тяжело это переживала. Я тогда правдами и неправдами пыталась денег заработать, все хотелось ее одеть получше, купить что-то. Тогда она от рук и отбилась. Не знаю, что теперь делать. Ты с ней построже, Виталик!
— Как построже, не бить же ее, в самом деле, взрослый ведь человек!

Но — каюсь — однажды я все же ударил жену. Когда она, будучи насильно оставленной дома, вела себя подчеркнуто отстраненно по отношению ко мне и позволила себе поднять руку на двухлетнего Димку. Он тогда приболел, куксился и капризничал, а горе-мамаша, вместо того чтобы пожалеть ребенка, отшлепала его за нытье и смазанный лак на ногтях. Тогда я просто озверел и как-то автоматически дал пощечину жене. Она закатила истерику, и вечер завершился визгом Марины, захлебывающимся плачем Димки и моим криком.

С того момента у меня внутри словно что-то сломалось. Я понял, что мне не построить нормальной семьи с Мариной, что все ухищрения так и останутся безрезультатными. Что ребенок ей не нужен, а я, если взялся воспитывать его, не могу отступить. К тому же я по-настоящему привязался к Диме и считал его своим сыном. На меня накатила апатия, и от безысходности я тоже начал выпивать — конечно, не до потери самоконтроля, но регулярно. Так бы, возможно, мы и катились с Мариной вниз, пока не стали бы обычными родителями-алкоголиками, каких так много в небольших российских городах, если бы не случай.

 

А я ведь отец…

Однажды, после очередного Марининого ухода «в загул», я в отчаянии позволил себе на ночь выпить больше обычного. Именно тогда Димке приспичило проснуться среди ночи. Он добрел в темноте до кухни и с большим трудом сумел растолкать меня. Вид горестно рыдающего ребенка, преодолевшего темный страшный коридор и увидевшего перед собой вместо отца неподъемное тело, не откликающееся на зов, был невыносим. Димка плакал так, как не плакал никогда — с завыванием, икотой. Это было похоже на истерику, и я даже протрезвел от этого зрелища. Мне стало очень стыдно — что же мы калечим ребенку психику? Он разве виноват, что ему достались такие родители?

Тот случай перевернул что-то в моей душе, с тех пор я не беру спиртного в рот. Мы развелись с Мариной, я настоял на том, чтобы забрать сына, а она долго и не сопротивлялась — согласилась с видимым облегчением. Кто всерьез переживал наш развод — так это Ольга Денисовна. Она сказала: «Виталик, мне стыдно за дочку и больно оттого, что я не смогла вырастить хорошего человека. Ты не будешь против, если я стану навещать Димочку?»

Конечно, я был не против. Только ехать к нам теперь будет далековато — моя мама поменяла квартиру на большой дом на окраине города и настояла, чтобы мы с Димой переехали к ней — и за мальчиком присмотр, и воздух чище, и овощи с собственного огорода. Нам с сыном есть чем заняться — частный дом всегда требует мужских рук: скоро начнем ставить новый забор, потом — красить сарай, а там можно будет и о бане подумать. Я надеюсь, что мой ребенок вырастет хорошим человеком. Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы, глядя в его глаза сине-лилового оттенка, я не вспоминал Марину?

Виталий, 27 лет