Каждый может спасти…
Эта трагедия перевернула жизнь нашего города. Помощь приходила порой с самой неожиданной стороны…
Вот уже второй час я принимала экзамен у своей любимой группы. И я, и студенты были не особенно довольны тем, что ответственную сдачу назначили на раннее утро восьмого января, но деваться было некуда, все исправно выполняли возложенные на них функции. То есть — я придиралась и задавала каверзные вопросы, а они, как могли, изворачивались и отвечали. Когда поток сдающих иссяк, я заметила, что одна из моих любимиц, Анечка Макаренко, почему-то экзамен проигнорировала. Не было и ее закадычной подруги Анжелы. Оставшиеся в аудитории однокурсники ничего не знали, что меня, впрочем, не удивило: товарищи, сдающие экзамен последними, все четыре с половиной года обучения появлялись крайне редко и вряд ли были хорошо знакомы со своей группой.
Проставив в ведомость оценки, я задумалась. Варианта было два: либо ставить Ане с Анжелой «неявку», и тогда им придется идти на пересдачу, либо поставить пятерки «авансом», а уж потом за эти оценки вытрясти из загулявших отличниц всю душу. Я уже почти склонилась ко второму, как вдруг дверь аудитории распахнулась и влетела одна из «потеряшек» — Анжела. Но в таком виде, что я ее даже не сразу узнала: растрепанная, зареванная, не пойми во что одетая… Множество вопросов были готовы сорваться с моего языка, но не успели. Студентка бросилась мне на шею и горько разрыдалась. Растерянная, я гладила девушку по голове, говорила какие-то глупые успокаивающие слова, но потом расслышала, что сквозь рыдания бормочет Анжела: «Елена Викторовна, Нюша в автокатастрофе разбилась…»
У меня перехватило дыхание. Выпустив Анжелу из объятий, я обессилено опустилась на стул и попросила:
— Анжелочка, постарайся успокоиться и объяснить, что случилось. А то я что-то ничего не понимаю.
Анжела последний раз всхлипнула, вытерла лицо прямо рукавом пуховика и тихо сказала:
— Нюша разбилась на машине. Ну, Аня Макаренко. Она из своего райцентра на экзамен ехала, с младшей сестрой, той тоже зачем-то в город надо было. А таксист то ли пьяный был, то ли просто с управлением не справился — неизвестно пока… В общем, машина в столб врезалась на полном ходу. У водителя и Аниной сестренки повреждения незначительные, а Нюша…
Анжела снова зарыдала, и ее последние слова я прочитала буквально по губам:
— А Нюша в коме…
Я почувствовала, что мне не хватает воздуха. Слезы полились сами собой, и какое-то время мы с Анжелой просто сидели обнявшись и рыдали. Но потом я взяла себя в руки, встряхнула студентку и сказала:
— Анжела, слезами горю, увы, не поможешь. Нужно действовать. Давай мы обе успокоимся, подумаем, посоветуемся с народом и выработаем какой-то план действий. Скорее всего, Ане потребуются деньги на лечение или что-то еще. Вот этим мы и займемся вместо того, чтобы просто плакать. Хорошо?
На зареванном Анжелином лице проступила слабая улыбка.
— Хорошо, Елена Викторовна. Спасибо. Вот только экзамен… Я готовилась, но когда новость узнала, все из головы вон… Когда на пересдачу приходить?
— Не нужно никакой пересдачи, что же я не человек? Не понимаю, в каком ты состоянии? Давай зачетку.
Разобравшись с экзаменом, я сдала Анжелу с рук на руки маме, которая ждала ее у входа в университет, и поехала домой.
Три дня из больницы не было никаких вестей. Я рассказала о трагедии коллегам с кафедры, друзьям, поделилась с мужем, но пока ничего конкретного известно не было, какие-то действия предпринимать было бессмысленно.
Наконец, на четвертый день мне позвонила Олеся — староста группы, в которой учились Аня и Анжела. Ситуация оказалась очень непростой. У Ани тяжелейшая черепно-мозговая травма, наличием которой, видимо, и вызвана кома. Транспортировать и оперировать ее в таком состоянии невозможно. Не только наши, но и московские и питерские клиники согласия на операцию не дали. Единственное место, где Анечке готовы помочь, нейрохирургический центр в Германии. Никаких гарантий они тоже не дают, но шансы есть.
В случае согласия Аниных родителей из центра пришлют специализированный реанимационный самолет с бригадой врачей, перевезут девочку в Германию и прооперируют. Потом — еще полгода реабилитации. Полностью лечение обойдется в сумму, эквивалентную двадцати миллионам рублей. На этих словах Олеся глубоко и протяжно вздохнула.
— Елена Викторовна, вы же понимаете, что такой суммы у Аниной мамы нет. Она школьная учительница, и даже если продаст квартиру и вообще все имущество, даже четверти этих денег не выручит… Что же нам делать?…
— Олеся, самое главное — не опускать руки. Вы в конце концов журналисты или кто? И, если помнишь, на третьем курсе у вас был замечательный предмет «Фандрайзинг». Помнишь, что это?
— Ну, что-то типа выпрашивания денег на какие-то цели, да?
— Что-то типа. Фандрайзинг — это наука о сборе пожертвований. Советую тебе освежить эту информацию, потому что именно этим и придется заняться. Это единственное, чем мы сейчас можем реально помочь Ане. Нужно встретиться всем, желающим что-то сделать, набросать план и начать его реализовывать. Чем быстрее мы начнем действовать, тем больше шансов спасти Аню.
И мы стали действовать.
Я начала с коллег по кафедре — предложила вывесить на доске объявлений информационное письмо и сообщить, что пожертвования можно передавать, например, методисту — она проводит на кафедре полный рабочий день. Меня с энтузиазмом поддержали, но оказалось, что все не так просто. Выяснилось, что для официального сбора средств нужно подписать и заверить у начальников разного ранга (вплоть до министра образования области!) массу всяких бумажек. Путь оказался очень муторным, а главное — долгим.
Возмутившись, что благое дело можно вершить только преодолев массу бюрократических препон, мы решили все сделать по старинке: информация и деньги передавались от человека к человеку. Так же все происходило и в других подразделениях вуза, а когда собранные людьми суммы стали довольно внушительными, все деньги в частном порядке передали в деканат факультета.
Наши студенты и Анины друзья из других вузов действовали в других сферах. Одна группа молодежи за рекордный срок сделала специальный сайт, на котором была вся информация об Ане, ее болезни, фото документов и прочие сведения. Они же договорились с несколькими рекламными агентствами, которые согласились за очень небольшие деньги распечатать листовки и плакаты, призывающие людей помочь спасти жизнь Ане Макаренко. Помимо основной информации о девушке, там был и адрес сайта.
Буквально за пару недель плакаты появились на тумбах практически всех остановок нашего города, а листовки добровольцы раздавали во всех мыслимых и немыслимых местах. Анжела — лучшая Анина подруга — организовала благотворительный аукцион, в котором приняли участие больше тысячи человек.
Изначально планировалось, что лотами аукциона станут фигурки из бумаги — оригами. Анжеле казалось, что прямая ассоциация с бумажными журавликами, которые после взрывов в Хиросиме и Нагасаки стали своеобразными символами, тронет больше человеческих сердец. Однако потом они с товарищами все же решили расширить «ассортимент» лотов. И не прогадали: люди пошли толпами и принесли для аукциона массу вещей, сделанных собственными руками. Чего только ни продавалось на этом аукционе одежда, аксессуары, посуда, украшения… Вырученная в результате сумма оказалась гораздо выше той, на которую Анжела изначально рассчитывала.
Студсовет нашего университета организовал несколько концертов, вся выручка от которых пошла на Анино лечение. Специальные ящики для пожертвований с надписью «Помоги спасти жизнь» появились во всех учебных заведениях нашего города, крупных магазинах, кофейнях и кинотеатрах. И все крупные городские газеты на безвозмездной основе напечатали об Анечке статьи.
Большую пользу принесли созданные студентами группы в социальных сетях. Там ежедневно обновлялись новости о состоянии Аниного здоровья, и Анжела, как главный «казначей» так же регулярно отчитывалась, какое количество денег удалось накопить за определенный период. Но в этих же группах, наравне с человеческой добротой и искренним желанием помочь, мы столкнулись и с очень неприятными вещами. Неоднократно нас обвиняли в том, что мы аферисты, которые, пользуясь людским доверием, набирают кучи денег и строят себе виллы.
Приходилось прикладывать массу усилий, чтобы справиться с таким потоком негатива. И однажды, переписываясь с одним из таких «обвинителей», я поняла, почему добрые и благородные люди не хотят участвовать в мероприятиях, аналогичных тому, что устроили мы. Человек увидел фотографию больного ребенка, позвонил по указанному телефону — и с его телефона списали бешеную сумму. Это на самом деле было мошенничеством. Обжегшись один раз, наши соотечественники уже очень неохотно шли на то, чтобы поделиться хотя бы рублем. И их можно было понять.
Да что говорить о каких-то гипотетических случаях! В наших собственных группах, пока мы не сделали вход туда ограниченным, появилась куча людей, якобы сочувствующих нашей беде и делящихся своим горем. Чего мы только ни навидались и ни начитались! И дети с онкологией, и безногие инвалиды, которым требуются протезы, и хронические больные, чьи лекарства стоят безумных денег…
Я взялась проверить все эти случаи и пришла в ужас: больше половины не имели никакого подтверждения в действительности! Моральные уроды наживались на человеческой доброте и желании помочь! Нескольких аферистов нам удалось разоблачить, но ведь выяснилось, что их просто тьма…
Между тем наша активность приносила плоды: деньги на счета, созданные для сбора средств, продолжали капать. К марту сумма там скопилась изрядная, но в контексте нужных нам двадцати миллионов… Общими усилиями удалось собрать чуть меньше четверти необходимого количества средств. А время было дорого! Аня не приходила в себя, от неподвижности у нее начались пролежни и проблемы с легкими… Нужно было спешить.
Вход пошла «тяжелая артиллерия». Поняв, что частные жертвователи просто не способны давать большие суммы, родные и друзья Ани пошли по организациям. Политические партии, общественные объединения, благотворительные фонды… Везде, где только можно, побывали делегации просителей. Обещали, конечно, многие и много, но вот сделали гораздо меньше. А один «честный» политик так прямо и заявил Аниному брату: «Рановато вы пришли… Вот если бы перед выборами, тогда реальную сумму бы вам выделили, это ж какой пиар!» Брат еле удержался от того, чтобы не дать «благодетелю» по физиономии.
Реальный прорыв случился, когда кому-то из Аниных близких удалось «пробить» сюжет о девушке в новостях по Первому каналу. Тогда и частных пожертвований стало больше, и крупные благотворительные фонды обратили на Аню внимание. Без преувеличения Россия помогала чем могла. Но увы…
Когда до заветной суммы осталось совсем чуть-чуть и договор с немецким центром находился в стадии подписания, Аня умерла…
Проводить Анечку в последний путь приехало огромное количество людей. И родных, и друзей, и однокурсников. Немало было и тех, кто не знал Аню при жизни, а появился в ее судьбе уже после аварии и помогал собрать нужную для спасения сумму… Это были, наверное, самые многолюдные похороны, виденные мною за всю жизнь…
Все деньги, собранные на Анино лечение, мы передали ее родным. Мама, совершенно почерневшая от горя, не очень понимала, что делать с такой суммой, но приняла, как мне кажется, очень верное решение. Средства, выделенные благотворительными фондами, она перевела им обратно. А оставшуюся сумму попросила Аниных друзей передать в детский онкологический центр. И студенты, в столь юном возрасте столкнувшиеся не только с человеческой бедой, но и с мошенниками, наживающимися на чужом горе, лично проследили, чтобы все переданные деньги были потрачены на дело, а не осели в карманах чиновников.
В июне Анин курс получал дипломы. В нашем вузе это всегда очень красивая и торжественная церемония. Арендуется зал оперного театра, для вручения «красных» дипломов приглашаются известные люди города. Обязательно устраивается концерт, а вечером, когда выпускники идут в ресторан на бал, еще и салют. В этом году все тоже было очень внушительно: нарядный зал, бизнес-элита в первых рядах партера…
Я смотрела на любимых студентов, таких серьезных, таких сосредоточенных, и думала о том, что напрасно ругают нынешнюю молодежь. Считать их безответственными может только тот, кто никогда не имел с ними дела. Я вспомнила, как эти мальчики и девочки днями и ночами сидели в интернете, носились по всему городу, тратили время, силы и деньги, чтобы просто помочь…
И, как всегда, при мысли об Анечке слезы навернулись на глаза. Она тоже должна была быть здесь, в красивом платье и с замысловатой прической. Веселиться, волноваться и краснеть, когда директор крупного деревообрабатывающего комбината вручит ей диплом и букет цветов…
И вдруг, сквозь слезы, я увидела Аню! Над сценой, в луче света парило ее лицо. И звенел голос ведущей:
— Еще один красный диплом сегодня должен был быть вручен Ане Макаренко. Руководство нашего университета приняло решение все-таки выписать этот документ. И вручить его Аниной маме. На сцену поднялась худенькая скромная женщина. Она плакала, принимая из рук ректора красную книжечку — свидетельство того, что Аня, несмотря ни на что, продолжает жить в сердцах тех, кто ее знал и любил. И таких людей очень много.
Елена, 48 лет