Во всем виноват зонт

В ту первую нашу встречу я даже не запомнила его лица. Мы стояли в тесной толпе — люди спрятались на автобусной остановке от ливня. Он предложил свой зонт. «А вы как же?» — спросила я. «Я не спешу», — ответил он. Как мне вернуть ему зонт? Он дал визитку и предложил созвониться и встретиться. Я тогда представить не могла, что эта встреча перевернет мою жизнь.

Раскрыла зонтик и побежала к метро. В ту минуту я думала только о том, что нужно успеть в детский сад за дочкой. На другой день я достала из кармана пальто визитку незнакомца: «Гаврилов Сергей Петрович». И номер телефона. Чем занимается отзывчивый Гаврилов? Где работает? Впрочем, это было неважно. Главное, дозвониться и вернуть ему зонт — явно дорогой, «президентский», с красивой лакированной тростью.

— Сергей Петрович, это…
— Вы хотите вернуть мне зонтик?
— Да, — ответила я, удивившись, что он сразу узнал мой голос.

Мы назначили встречу в метро, в центре зала.
— У меня в руке будет ваш зонт, — шутливо сказала я.
— В любом случае, я вас узнаю, — серьезно ответил он.
«Шутки неуместны, — как бы сказал он мне — Я сделал любезность, вы возвращаете вещь, которая мне принадлежит. Вот и все».

Я стояла в центре людного зала, демонстративно держа зонтик перед собой — чтобы Гаврилову было проще найти меня.
— Здравствуйте.

Он остановился очень близко — буквально над собой я увидела его тщательно выбритый подбородок.

— Спасибо, Сергей Петрович, — я сделала шаг назад и протянула ему зонт.
— На здоровье, — прокричал он сквозь грохот поездов. — Как вас зовут?
Зачем ему? Ну, ладно, ведь он выручил меня.
— Вероника.
— Красиво… Ну, счастливо вам! — его серые проницательные глаза быстро обежали мое лицо.

Может, он художник, поэтому у него такой цепкий взгляд? Или следователь по особо важным делам? Я села в свой поезд и тут же забыла о нем. В вагоне принялась просматривать свои рабочие бумаги, так как все, что не успевала доделать на службе, старалась завершить по дороге домой. Дома я принадлежала только семье — мужу и четырехлетней дочке Сашеньке.

Подъезжая к своей станции, подняла глаза от бумаг. Напротив меня сидел Гаврилов. Он улыбнулся и пожал плечами. Я улыбнулась в ответ. Из вагона вышли вместе. Оказалось, живет он в том же районе, а работает, как и я, рядом с той станцией, на которой мы назначили встречу.

— Вот сколько совпадений, — сказала ему, чтобы заполнить паузу.
— Сегодня вы не очень спешите? — спросил он.
— Сегодня очередь мужа забирать дочку из садика.
— Дочка — это здорово, — одобрил Гаврилов. — У меня два сына. А так хотелось девочку…

Мы пошли вместе в одном направлении. В тот весенний вечер удивительно легко дышалось. И удивительно легко было мне, в общем-то, застенчивой, поддерживать разговор с этим едва знакомым человеком. За пятнадцать минут, пока шли до перекрестка, где наши пути расходились, мы успели рассказать о себе массу вещей.

Оказалось, что Гаврилов хирург. Любит музыку Рахманинова — как и я. Сыновья учатся в третьем и пятом классах. Жена — тоже врач, терапевт. Я рассказала о своей работе, о Сашке, о муже. Почему-то мы спешили сообщить о себе как можно больше, словно это имело для нас обоих особое значение.

На перекрестке попрощались и пошли каждый в свою сторону. Я невольно замедлила шаг, думая о глазах Гаврилова. Они были удивительными: меняли цвет, становясь то серыми, то синими, то зелеными.

Он догнал меня внезапно, у моего дома.
— Вероника… — сказал Гаврилов и замолчал.

Я смотрела ему в лицо, испытывая странное чувство: словно встретила его после долгой-долгой разлуки. Вдруг какая-то необъяснимая сила бросила нас друг к другу. Мы обнялись — рядом с моим домом, где нас могли увидеть мои соседи и даже мой муж. В тот момент все это было неважным, хотелось стоять, прижавшись к Сергею, слушать, как под плащом бьется его сердце. И чтобы это длилось вечно.

Так начался наш странный роман. Мы встречались урывками — после работы, пока ехали в метро. Иногда удавалось выкроить для встреч побольше времени: когда у Сергея раньше кончалось дежурство, а я под каким-нибудь предлогом уходила из офиса, не дожидаясь конца рабочего дня. Мы бродили по весенним скверам, взявшись за руки. Иногда брали билеты в кино, на последний ряд, и целовались в темноте, как подростки.

— Я знаю тебя всю жизнь, — говорил Сергей. — Помню, какой ты была в школе — с гордо поднятым носом, с короткой стрижкой, в мини-юбочке.
— Нет, Сережа, у меня была стрижка-каре и юбки до колен. Я считала, что у меня некрасивые ноги. А нос, ты прав, задирала. Чтобы никто не догадался, какая я на самом деле стеснительная. Зато ты наверняка был драчуном.
— Точно, был двоечником и хулиганом. Однажды в драке сломал ногу. Надолго лег в больницу и от нечего делать начал читать. Все подряд — от детективов до «Войны и мира». Потом мне в руки попал анатомический атлас. Это оказалось интереснее любого детектива. А ты мечтала стать актрисой…
— Точно! Причем, актрисой оперетты. Мне нравилось петь и танцевать. А кончилось все историко-архивным… Я архивная крыса.
— Ты — мышонок, а не крыса. У тебя нос двигается, как у мышки, когда ты ешь.
— Жуть!
— Не жуть, а прелесть.

Так мы говорили друг другу милые нежные глупости и с внутренним страхом ждали лета. Оно разлучило нас на два месяца — Сергей уехал отдыхать с семьей в июле, а я в августе.

В первых числах сентября мы встретились в парке, у пруда. Сели в лодку, отплыли от берега. Сергей бросил весла и сжал меня в объятиях, покрывая поцелуями лицо, волосы, руки. «Ника… Ника… — бормотал он. — Это невозможно…»

Именно там, в лодке, мы впервые произнесли эти слова: нам придется расстаться. Он не мог бросить свою семью, особенно мальчиков, а я — свою. Эта двойная жизнь, необходимость лгать, встречаться тайком тяготила нас обоих. Каждая наша встреча была отравлена ядом измены, каждый поцелуй имел горький привкус предательства. Мы сидели в лодке, обнявшись, в предчувствии неминуемой разлуки.

— Ты сможешь? — спросил меня Сергей.
— Не представляю, Сережа.
— Я тоже. У меня не хватит воли отказаться от возможности видеть тебя. Знать, что ты так близко…

Он замолчал, глядя вперед невидящим взглядом. Наверное, именно тогда он придумал эту штуку.

Гаврилов позвонил мне на работу и сказал: «Нужно встретиться, у меня есть новость». Сердце упало в тревожном предчувствии. Мы ехали в метро, и он торопливо говорил мне на ухо, что принял приглашение австралийской клиники, которая давно предлагала ему научно-практическую работу. Я слушала его шепот и умирала от любви и горя. Австралия — это слишком далеко. Это надежно, как страховой полис. Встречи невозможны. Наши семьи сохранятся, а мы…

«Мы потоскуем и привыкнем», — говорил Сергей. Но глаза его говорили другое: «Не забуду. Никогда».

В день нашей последней встречи была ужасная погода. Ветер качал деревья, срывая желтые листья, с неба сыпал мелкий, холодный дождь. Перед встречей Сергей позвонил и сказал: «Билеты заказаны, завтра я улетаю».

Я будто видела, как он стоит в своем кабинете: одетый в зеленый медицинский халат и шапочку, упирается затылком в стену, лицо искажено мукой, а левая рука судорожно сжата в кулак. Сдержав слезы, я вышла в коридор, чтобы без свидетелей договориться о последней встрече.

Мы шли по улице. Ветер пытался вырвать из руки Сергея тот самый зонт, который когда-то свел нас — на счастье ли, на беду…
— Зайдем в кафе, — предложил Сергей. — Оно почти пустое. У нас есть час или около того.

Потом он должен был идти домой — оканчивать сборы, прощаться с женой и сыновьями, которые оставались дома до следующего лета, чтобы не бросать школу в начале учебного года.

Сели за столик, официант принес кофе. Мы даже не притронулись к чашкам. Просто сидели и молча смотрели друг на друга. Казалось, что любая фраза, сказанная вслух, смертельно ранит нас.

— О, Серега! Привет!
На свободный стул плюхнулся толстый мужик.
— Официант, принесите мне блинчики и там еще чего-нибудь!
— Паша… — начал Сергей и беспомощно посмотрел на меня. — У нас с Вероникой Ивановной деловой разговор…
— Сейчас очищу поле действия, — пообещал Олег. — Ты в курсе, что в нашем доме отключают горячую воду? Этот ЖАКТ совсем озверел! Подумай только…

Он продолжал говорить, поглощая блинчики, малину со сливками, кусок торта. Утекали драгоценные минуты, а сосед Гаврилова ел, болтал и хохотал сам с собой, не обращая на нас внимания. Мы смотрели друг на друга тоскливыми взглядами. Этот обжора съедал драгоценное время, последние мгновения нашей последней встречи.

Я глянула на часы — пора. Сергей не сможет сам встать и уйти, это я знала точно. Тогда, натянуто улыбнувшись, сказала:

— Мне пора, Сергей Петрович.
— Вероника, я провожу вас! — почти выкрикнул он.
— Ребята, я с вами! Счет! — заорал толстяк.

Я выбежала из кафе, не дожидаясь Гаврилова. Идти вместе с этим Олегом, слушать его глупый треп и видеть, как мучается Сергей, не решаясь послать подальше надоедливого соседа — ну уж нет! Олег не должен догадаться, что связывает нас с Сергеем. Этот трепач обязательно проболтается жене Гаврилова. Я мчалась к своему дому, не чуя под собой ног, не оглядываясь. Бежал ли за мной Сергей или покорно шел вместе с говорливым Олегом? Этого я не хотела знать. И то и другое было ужасно мучительно.

— Что с тобой, Вероничка? — спросил муж, когда я вошла в квартиру, запыхавшаяся, промокшая, с тушью, размазанной по лицу.
— Мамочка! — позвал голос Сашеньки из ванной — Посмотри, как я купаюсь.
— Сейчас, милая, — сказала я и добавила, обращаясь к мужу: — Все нормально. Голова болела. Но уже прошло. Все прошло…

Жизнь постепенно входила в привычную колею. Мне верилось, что я научусь без боли вспоминать о Сергее. Но через месяц меня неудержимо понесло в тот самый парк, где мы, катаясь на лодке, приняли решение расстаться. Голые деревья, пустые аллеи и одинокая сгорбленная фигура в конце одной из них…

— Сергей?

Он оглянулся и, как слепой, выставив вперед руки, кинулся ко мне.

— Ника… — он крепко прижал меня к себе. — Я не смог… не уехал. Жить далеко и не надеяться на встречу, пусть даже случайную… Нам не жить друг без друга. Это сильнее честности, верности семье. Сильнее всего на свете!
— Да, — ответила я. — Да…

Вероника, 29 лет